— Сара, я возьму эти диски, папки и… Ой, простите! Я не хотел.
Дел-Кофи, смешавшись, пятился из комнаты. Мы с Сарой рассмеялись.
— Все в порядке, Мартин! — сказал я. — Нам все равно пора было разорвать этот клинч. Мне надо вернуться в гостиницу и кое-что подготовить.
И я вылез в окно.
— Будь острожен. Ник!
Сара высунулась в окно и больше всего на свете была похожа на Рапунцель с висящими вдоль стены золотыми волосами.
— Буду, не беспокойся. Только постарайтесь быть в нужном месте в нужное время. И тогда за вами придет автобус.
Я снова поцеловал ее, и она так крепко меня обняла, что я даже испугался. Будто у нее было предчувствие, что она видит меня в последний раз.
Помахав рукой, я направился обратно в деревню, то и дело оглядываясь. Сара все еще смотрела мне вслед; и каждый раз, когда я оглядывался, она все уменьшалась с расстоянием. Возле школы я срезал дорогу через лес.
Я шел, думая о Саре, о том, что мне сегодня предстоит сделать, о новой общине. Я все еще был глубоко погружен в свои мысли, когда на просеке передо мной появилась фигура. На миг между облаками вспыхнул солнечный луч и осветил просвет между деревьями, как прожектор. Полуослепленный, я прищурился на яркий свет.
Фигура шагнула вперед, и меня закружило узнавание.
— Мама?…
Мама улыбнулась, но это не была материнская любовь. Это была улыбка охотника, сделавшего удачный выстрел.
Первый удар упал на меня сзади. Я полетел вперед, под черепом гудела боль. Поднявшись на колени, я увидел, как мама заносит у меня над головой камень. И снова улыбается. Потом камень пошел вниз, и я только помню капающую на опавшие листья красную кровь — и больше ничего.
Когда ко мне вернулся слух, вот что я услышал первым делом:
— Пора уже, спящая красавица. Я думал, ты никогда не проснешься.
Глаза у меня были открыты, но ни хрена я не видел. Полная темнота.
— Штанина, это ты?
— Я, Ник Атен. Как ты?
— Больно… Черт, здорово хреново… Что они со мной сделали. Штанина?
— Что со всеми. Стукнули по черепу, сунули в мешок и запихнули в эту дыру.
Я пощупал в темноте и нашарил его руку.
— Ник, я знаю, что мы в заднице, но все равно не собираюсь сидеть с тобой в темноте и держаться за ручки.
— А где мы? Ой, голова моя болит… Как ты сюда попал? Ты же тащил жестянку сегодня днем…
— Сегодня? Это было вчера. Они пристегнули ко мне жестянку, и я полетел, будто мне задницу наскипидарили. Успел добежать до верхушки, отстегнул наручник и выбросил эту хрень за десять секунд до взрыва. А потом как рванул! — Штанина хохотнул, но невесело. — Пробежал где-то с полмили — и ТРАХ! Следующее, что я помню — что лежу в мешке. В нем была дыра, так что я рассмотрел, что лежу на берегу реки. Потом меня перенесли на лодку или баржу и сбросили в грузовой трюм. Ты уже тут был, но я тебя не добудился. Тот кусок бревна, что ты называешь головой, они тебе здорово отколотили, но я так понимаю: если ты выжил, когда Слэттер тебя топтал, то тебе уже ничего не страшно.
Я пошарил вокруг. Я лежал на груде мешков, и здесь пахло старой и простывшей мочой.
— Блин, — шепнул я. — Хотел бы я видеть хоть что-нибудь. Нам тут оставили что-нибудь попить?
— Ага. Банки тоника и лимонада, если найдешь их среди пустых. И в мешке у той стенки есть еще картошка и яблоки.
— Где?
— Спокойней, Ник. Я пару банок оставил около тебя. А ты подожди минут пять, и глаза привыкнут.
— Штанина, есть мысли, что они хотят с нами сделать?
Ответил не Штанина. Голос был как у тринадцатилетнего мальчишки.
— Убьют они нас, вот что они с нами сделают.
— Да нет, не убьют, — отозвался Штанина, — Хотели бы, так убили бы сразу, когда поймали. Мы им нужны. Они нас куда-то везут.
— Куда?
— Убей, не знаю… Тихо! Чувствуешь? Вот, все время такие повороты, будто мы плывем по реке. Иногда на что-то налетаем — берега, или лодки, или что-то еще. Потом нас снова сталкивают дальше. А удрать даже и не думай. Стены гладкие, как стекло, зацепиться не за что. Мы тут как вши на дне стакана.
Я открыл банку — это оказался тоник. Вообще-то я его терпеть не могу. А сейчас пил его, как искристую струю Святого Грааля. Коснувшись головы, я ощутил корку струпьев возле линии волос. Да, мама меня явно стукнула камнем от всей души.
Я помотал гудящей головой. Что они собираются с нами сделать? Чего они преследуют нас, как призраки прошедшего Рождества?
— Я думаю, они обратят нас в рабов, — серьезно произнес тот же тринадцатилетний. — Так всегда делали на войне. Мы это по истории проходили.
Сзади послышался еще один голос:
— Или нас захватили, чтобы съесть.
— Заткнись! — огрызнулся я. — Пугать самих себя — это не поможет.
— Он отлично справляется, — сказал Штанина. — Меня он напугал. Черт побери, Ник, ты помнишь, что родители творили с детьми полгода назад?
— А как же. Только знаешь… Взрослые переменились, вот так — вдруг. — Я щелкнул пальцами. — Может, и теперь Креозоты тоже меняются. Посмотри на факты. Нас взяли живыми. Нам оставили еду и питье. Так что надо сидеть тихо и не горячиться. Может, Креозоты выздоравливают и сумасшествие у них было временным.
— Ага, а Санта-Клаус приезжает по печной трубе, — хмыкнул Штанина.
Я посмотрел в сторону, откуда слышался его голос. Я уже мог разглядеть во мраке золотистое сияние его штанов. Вокруг меня виднелись силуэты еще шести человек, сидящих или лежащих на мешках, — кроме одного, который лежал в углу.